Филипп 4 красивый король франции фальшивомонетчик. Авантюры с фальшивыми деньгами. Вор у вора дубинку украл

Филипп IV не зря получил свое прозвище Красивый. Правильные черты лица, большие неподвижные глаза, волнистые темные волосы. Он был похож на великолепную скульптуру, неподвижную и завораживающе недоступную в своем величественном отрешении. Меланхолия, вечным отпечатком лежавшая на его лице, сделала его в истории личностью загадочной и неповторимой…

Филипп был вторым сыном Короля Филиппа III и Изабеллы Арагонской. В ангельских чертах младенца уже тогда просматривалась необыкновенная красота и вряд ли счастливый отец, глядя на своего отпрыска, мог предположить, что ему предстоит стать последним масштабным представителем королевского рода Капетингов.

Филиппа III нельзя назвать удачливым монархом. Феодалы не очень-то ему подчинялись, казна пустела, а папские легаты диктовали свою волю.

И когда всемогущий папа приказал французскому королю возглавить поход в Арагонию, чтобы наказать арагонского короля за отобранную у любимца папы (Карла Анжуйского) Сицилию, Филипп не смог противиться, и французская армия отправилась в поход. Судьба оказалась не на стороне Филиппа: французы потерпели тяжелое поражение, а сам король скончался на обратном пути.

Филипп IV Красивый

Его семнадцатилетний сын, сражавшийся вместе с отцом, из этого плачевного предприятия вынес один, но очень важный урок - устойчивое нежелание служить чужим, пусть даже папским, интересам. В 1285 году состоялось коронация Филиппа IV и началась его эра, которую во всех отношениях можно было назвать «новой».

В первую очередь юному королю пришлось разобраться с наследием отца, решить арагонскую проблему. Решил он ее самым что ни на есть выгодным для Франции способом - полностью прекратил военные действия, несмотря на настоятельные возражения святейшего престола.

Настоящим шоком для средневековой Европы стал отказ совсем еще неопытного монарха от услуг высокопоставленных советников своего отца. Вместо этого он учредил Королевский совет, членство в котором обеспечивалось особыми заслугами, а отнюдь не дворянским происхождением. Для феодального общества это было настоящей революцией.

Таким образом доступ к власти получили люди не знатные, но образованные. За знание законов их называли легистами и очень ненавидели. Особую роль при дворе Филиппа Красивого играли трое его приближенных: канцлер Пьер Флотт, хранитель печати Гильом Ногаре и коадъютор Ангерран Мариньи. Вознесенные к власти самим королем, они были чрезвычайно преданны ему и определяли ход всей политики государства.

А вся политика Филиппа IV сводилась к решению двух проблем: как присоединить к государству новые земли и где взять на это деньги.

Жанна I Наваррская, принцесса из Шампаньского дома, правящая королева Наварры с 1274 года, дочь и наследница Генриха I Наваррского и королева Франции с 1285 года — жена Филиппа IV Красивого.

Даже брак Филиппа был подчинен великой цели расширения Франции: он женился на Жанне I, королеве Наварры и графине Шампанской. Это брак дал ему возможность присоединить к своим владениям Шампань, а также привел к первому объединению Франции и Наварры.

Но и это не было пределом мечтаний короля. Отказавшись от пособничества папским интересам, Филипп сосредоточил внимание на делах английских. Камнем преткновения стало желание монарха заполучить Фландрию.

Вызвав Эдуарда I на суд парижского парламента, и воспользовавшись его отказом как поводом к войне, обе стороны, обзаведясь союзниками, с большим удовольствием приступили к военным действиям. Узнавший об этом папа Бонифаций VIII призвал обоих монархов примириться. И оба проигнорировали этот призыв.

Дело усложнилось еще и тем, что Филипп остро нуждался в деньгах на ведение войны, а потому запретил вывозить золото и серебро из Франции в Рим. Папа лишился одного из источников дохода и отношения между Филиппом и Бонифацием теплее от этого не стали.

Филипп IV Красивый — король Франции с 1285, король Наварры 1284—1305, сын Филиппа III Смелого, из династии Капетингов.

Папа пригрозил отлучением Филиппа от церкви. И тогда легисты взялись «за оружие», то есть за перья и выдвинула против папы целый ряд обвинений как в кознях против Франции, так и в ереси.

Агитация принесла свои плоды: французы перестали бояться папского гнева, а отправившийся в Италию Ногаре состряпал против папы обширный заговор. Вскоре уже довольно престарелый Бонифаций VIII умер и на папский престол сел ставленник Франции Климент V. Папский спор был решен.

Филиппу всегда не хватало денег. Политика объединения и присоединения, которую он вел, требовала больших затрат. Первой жертвой финансовых затруднений короля стала монета. Ее вес значительно облегчили, а выпуск увеличили, что привело к росту инфляции. Вторым пунктом финансовой программы короля стало налогообложение. Налоги постоянно росли, из-за чего вспыхивали народные волнения. Ну и наконец - дело тамплиеров.

Орден тамплиеров возник в начале XII века в Иерусалиме. Представлял он из себя рыцарей, охранявших Гроб Господний. Помимо этого рыцари - тамплиеры охраняли собственные, весьма немалые, богатства и деньги тех, кто им доверял. Наступление мусульман вынудило уйти тамплиеров из Святой земли, и со временем основной их функцией стала именно финансовая. Практически они стали банком, который хранил и вкладывал деньги.

Одним из должников ордена был сам Филипп Красивый. Как показала жизнь, король очень не любил отдавать долги и поэтому в 1307 году под молчаливое согласие папы, все тамплиеры по всей Франции были в один день арестованы. Процесс над орденом был явно шит белыми нитками, обвинения надуманы, допросы велись с применением пыток и дело закончилось запылавшими кострами по всей Франции. Сожжен был и великий магистр ордена Жан Молэ.

Жак де Моле — двадцать третий и последний Магистр ордена Тамплиеров.

Как свидетельствовала народная молва, перед казнью магистр проклял Климента V и Филиппа IV и предрек первому смерть через сорок дней, а второму - через двенадцать месяцев. Предсказание удивительным делом сбылось.

Папа скончался от дизентерии через тридцать три дня после казни Молэ, а король после этого заболел какой-то странной болезнью и скончался 29 ноября 1314 года. Проклятие легло и на потомков Филиппа. Трое его сыновей - «проклятые короли» - не оставили на троне потомства, согласно проклятию тамплиеров, и род Капетингов вскоре прервался.

Филипп Красивый так и остался фигурой загадочной и противоречивой в истории. Одни его называют великим реформатором, другие жестоким деспотом, попавшим под влияние своих советников. Результаты его царствования оказались неутешительными: вертикаль власти до конца так и не сформировалась, зато в конец расстроились финансы.

Зигзаги его политики, как и частые перепады настроения, а так же манеру замирать, не мигая уставившись в одну точку, многие современные исследователи связывают с маниакально-депрессивным расстройством его сознания.

По свидетельству очевидцев, в определенные периоды он был весел, говорлив и даже шутил. Но скоро становился мрачным, замкнутым, молчаливым и равнодушно жестоким.

Филипп IV Красивый

Что ж, сильным мира сего тоже свойственны слабости. И, тем не менее, король Филипп Красивый за время своего правления сделал Францию самой сильной страной мира и начал новую эру в истории этого государства.

У Филиппа было и второе прозвище: фальшивомонетчик. Оно осталось за Филиппом IV до наших дней, хотя многие правители потом превзошли его в этом ремесле. Свое прозвище король заслужил тем, что был «политическим кузнецом из Реймса», как говаривал брат короля Карл Валуа. Этот «реймсский кузнец» привлек внимание и Данте Алигьери, который, выпустив в «Божественной комедии» немало саркастических стрел в адрес Капетингов, посвятил несколько строк денежным манипуляциям Филиппа и связал смерть Филиппа от клыков кабана с королевской подделкой монет. (Филипп умер 29 ноября 1314 г. в результате нескольких ударов, первый из которых настиг его 4 ноября на охоте. Легенда о том, что он упал с лошади и подвергся нападению кабана, была в свое время широко распространена.)

Уже в 1292 году начинается первый грех французского короля. Он вводит всеобщее обложение налогами своих подданных, распространяющееся и на клир. Мирская знать облагается в объеме сотой доли своего имущества (в некоторых частях страны налог повышается до "До), города выплачивают налог с оборота в размере одного денье с каждого ливра, церковь обязана выплачивать в королевскую казну десятину не только в годы войны и в других чрезвычайных обстоятельствах, но и в обычное время. Здесь же и «налог с очага» - шесть солей с каждого домашнего хозяйства, а также «ломбардский налог», распространяющийся на итальянских купцов и денежных менял во Франции, и «еврейский налог».

Только «ломбардский налог» принес казне в 1292 - 1293 годах около 150 000 ливров.

Без сомнения, это обложение было вызвано не только плачевным состоянием финансов двора. Филипп вооружался для войны за Аквитанию и Фландрию.

В 1294 году войска Филиппа вторглись в Аквитанию, и Эдуард I направляет войска из Англии для защиты своего герцогства. Это была «нешумная» война, и уже в 1296 году противники договорились о прекращении военных действий. Договоренность подкреплялась намерениями королевских семей породниться. Династические браки часто охраняли народы от кровавых столкновений, но они никогда не были гарантией мира.

И, тем не менее, Гасконская война, как стала называться эта кампания, была для Франции весьма дорогой. До окончательного мирного договора, заключенного в Шартре н 1303 году, в Аквитании дислоцировались французские войска, что обошлось казне в 2 млн. ливров.

Сегодня миллионные, миллиардные суммы операций государственного бюджета, имущества корпораций, предприятий и даже частных лиц не вызывают нашего удивления. Но в конце XIII века миллион ливров - это была подавляющая, невообразимая величина. Расчеты шли в ливрах, солях и денье. 12 денье (д) равнялись 1 солю (с), а 20 солей - 1 ливру (л). Ливр представлял собой только счетную единицу, монеты достоинством в 1 ливр не было, самыми ходовыми монетами были денье и полденье.

Во времена Филиппа IV во Франции существовали две валютные системы: старая, парижская (п) и новая (н). Четыре старых ливра равнялись пяти новым.

Искусный ремесленник в день получал в лучшем случае 18 новых денье (нд), или 27 новых ливров (нл) в год. Жалованье королевского служащего недворянского происхождения (за исключением высших чиновников) составляло 2-5 солей в день, рыцаря - 10 солей.

Доходы высших чиновников исчислялись на годовой основе. Жалованье верховного судьи или высшего чиновника королевского двора составляло от 365 до 700 нл. Мастер королевского монетного двора, одновременно советник короля по монетным делам Бэтен Косинель получал только 250 нл. Самый высокооплачиваемый человек на королевской службе Ангерран де Мариньи получал 900 нл в год.

Документ, составленный примерно в 1296 году, дает представление о том, из каких источников предполагалось изыскать средства для финансирования Гасконской войны:

200 000 нл - твердые доходы от королевских владений 249 000 нл - десятина, удерживаемая из доходов церкви 315 000 нл - налог на баронов (1/100 имущества)

35 000 нл - налог на баронов в Шампани ("/so)

65 000 нл - налог на ломбардцев

60 000 нл - налог с торгового оборота городов (в большинстве случаев в виде «налога с очага»)

16 000 нл - налога на сделки между ломбардцами во Франции

225 000 нл - налог на евреев, включая удержанные штрафы

200 000 нл - займы у ломбардцев

630 000 нл - займы у зажиточных подданных

50 000 нл - займы у прелатов и королевских служащих

50 000 нл - доходы от «облегчения монет»

Итого: 2 105 000 нл

Некоторые позиции (например, обложение евреев), безусловно, завышены. Некоторые не полностью раскрыты: перечень городов, из которых казна получает налоговые поступления, явно не полный.

Были ли эти деньги получены, мы не знаем, как не знаем и того, на какой период эти поступления были рассчитаны. Лишь церковная десятина соответствовала годовой сумме. Из займов в 1295 году было получено 632 000 нл, причем не всегда и не везде ненасильственным путем. В целом королевский призыв помочь казне в «оборонительной борьбе» имел большой успех. О том, что планировалось начать войну самое позднее в 1292 году, народ, естественно, не знал.

Но повторить то, что удалось в 1295 году, было практически невозможно. Особенность займов состоит в том, что их надо возвращать, выплачивая, к тому же, проценты. Некоторые города, на собственном горьком опыте познакомившиеся с финансовой моралью короны, смогли добиться уменьшения сумм размещаемых королевскими чиновниками займов, отказавшись при этом от их последующего возмещения. Так, в 1295 году из города Сентон-Пуату 44 910 нл поступило в качестве даров и только 5666 нл - в качестве займов.

Филипп IV и позднее обращался к внутренним займам, но с меньшим, чем в 1295 году, успехом. С этого года налоговый пресс стал так жестко закручиваться, что зажиточные подданные предпочитали воздерживаться от добровольных пожертвований. Условия платежей по полученным займам французские короли никогда не принимали всерьез. Когда речь шла о военных займах, кредиторы так или иначе должны были принять к сведению, что рассчитывать на получение своих денег, пока идет война, бессмысленно.

В приведенном документе, без сомнения, любопытной позицией являются доходы от «облегчения монет». Уже в 1293 году король имел доверительную беседу с искушенным в денежных делах ломбардцем Мускиатто

Гуиди о преимуществах и недостатках манипуляций г монетами. Мускиатто не советовал королю пускаться в это рискованное предприятие, ибо последствия подобных действий для хозяйства отрицательны, доходы короны в конечном счете превращаются в потери. Но Филипп не слишком понимал потребности экономики страны. Его главный советник по монетным вопросам Бэтен Косинель, который был главой парижского монетного двора, тоже не был знатоком в данном деле. Он мог подсчитать лишь прямой сиюминутный выигрыш короны от уменьшения содержания в монетах драгоценных металлов. В отличие от Мускиатто, он был, к тому же, преданным слугой своего господина. У него были все основания для того, чтобы быть полезным своему королю. При многих дворах было принято «экономить» драгоценный металл при изготовлении монет. Во всяком случае Косинель взялся за выполнение указания короля чеканить новую крупнейшую французскую монету (соль) с номинальной стоимостью значительно выше прежней, бывшей в обращении, одновременно существенно снизив содержание в ней драгоценного металла. Жак Димер, ревизор парижского монетного двора, подчинился «высшим силам».

Крупнейшая монета, бывшая в обращении в период пика махинаций - в 1305 году, имела нарицательную стоимость в 36 денье (вместо 12), что, в конечном счете, должно было вызвать соответствующий рост цен. Правда, это не могло произойти за одну ночь. Экономика в средние века реагировала на изменения и денежном хозяйстве гораздо медленнее, чем в наши дни. Король смог, таким образом, посредством выпуска фальсифицированных и завышенных по сравнению с реальной стоимостью монет быстро освободиться от трети своих долгов. Баронам и горожанам приходилось гораздо хуже. Им доставалась лишь треть ренты, которую они рассчитывали получить из предоставленных королю займов.

Чтобы предупредить беспорядки, король уже в 1295 году поручил своим чиновникам разъяснять народу проводившуюся денежную политику как своего рода военный заем: как только прекратится состояние войны, ухудшенная и завышенная по сравнению с реальной стоимостью монета будет полноценно обменена на новые деньги.

Филипп выполнил это обещание по-своему. До 1306 года он пять раз изымал монеты из обращения, чтобы заменить их новыми, улучшенными, и восстановить прежнее состояние. Указы, в соответствии с которыми все полновесные монеты, имевшие хождение в стране и вне ее, а также изделия из золота и серебра подлежали обмену на плохие королевские монеты, дополняли эти мероприятия короны, которая, кроме того, присваивала и доходы от военных трофеев.

Масштаб махинаций с серебряными монетами виден из следующих данных. При Людовике Святом (1226 г.) из определенного веса серебра чеканились монеты, стоимость которых более чем в три раза уступала объявленной рекордной стоимости монет, отчеканенных в апреле 1305 года из того же веса серебра.

Доход королевской казны от денежных махинаций в 1296 году был обозначен скромной цифрой в 101 435 нл. Всего через два года, между 24 июня 1298 г. и 24 июня 1299 г., он составил уже 1,2 млн. нл. Мысль о том, что в подобной ситуации следовало бы поднять денежные доходы своих подданных, была абсолютна чужда Филиппу и его советникам. Напротив, в их представлении каждый солдат за прежнее жалованье должен был быть втрое усерднее, а так долго продолжаться не могло.

В 1297 году войска Филиппа выступили против Фландрии. Северное графство благодаря трудолюбию своего народа считалось самым богатым из вассальных владений французского короля. И не только правитель Фландрии Ги де Дампьер, но и богатые города Гент, Брюгге, Лилль, снабжавшие всю Европу своим полотном, считали себя вполне независимыми. Филипп же строил иные планы. Атаки на Аквитанию (1294 г.) в первую очередь преследовали цель заставить Англию, традиционного союзника Фландрии, отказаться от защиты графства. И английский король Эдуард I, руки которого были связаны внутренними делами, подавлением шотландских мятежников, доставил Филиппу это удовольствие. В 1300 году Фландрия была «умиротворена», ее спокойствие и порядок должны были обеспечивать французские оккупационные войска.

Мародерство плохо оплачиваемых французских оккупантов и налоги, которыми Филипп обложил города, привели ко всеобщему восстанию в мае 1302 года. На его подавление Филипп отправил 7 тыс. всадников и 20 тыс. пехотинцев. В кровавой битве при Кортрейке французские войска были наголову разбиты. Это самое сокрушительное поражение Филиппа за все время его правления.

Парижский двор переживал в эти дни подавленность и разочарование. Идет поиск причин происшедшего, и негодующему королю осторожно пытаются дать понять, что им исход битвы, возможно, оказало влияние низкое жалованье отлично вооруженных солдат. Филипп не принимает никаких объяснений: поражение от восставшей черни ничем нельзя извинить. Кроме того, у него нет денег: «Сборщики налогов обманывают нас на каждом шагу, они собирают гораздо больше, чем сдают в казну».

Это первый и единственный случай, когда король обвиняет в нечистоплотности находящихся на его службе. Он знает, что его обвинения ни на чем не основаны. Доходы казны от налогов и манипуляций монетного двора по большей части идут вовсе не на выплаты войскам. В огромные суммы обходится расширение королевского дворца, дворцовые празднества, щедрые подарки иностранным властителям, чтобы обеспечить невмешательство в военные предприятия короля.

Чеканка фальшивых монет, или, лучше сказать, манипуляции с монетами, - это второй крупный грех Филиппа Красивого, в котором его обвиняет история. Третий грех короля из рода Капетингов никогда не будет ему прощен и Риме.

В 1296 году Филипп требует от французской церкви удвоить взнос десятины в казну для поддержания защиты королевства. До сих пор Филипп никогда не отказывал церкви в «ответных дарах», прежде всего в форме расширения ее земельных владений, учитывая, что церковная десятина в трудные годы составляла от четверти до трети всех государственных доходов. Однако в этот раз церковь требует от Франции больших привилегий. И неожиданно еще до начала переговоров в это дело вмешивается римский святой отец папа Бонифаций VIII, запрещающий в своей булле любые контрибуции с церкви и пользу мирских властителей.

Священный престол в те времена был отнюдь не всехристианским институтом. Веками он боролся с королевскими домами за власть еще на этом свете. Его верным оружием до сих пор были отказ от благословения, угроза или реальное отлучение от церкви. Это означало, что «отлученный» оказывался вне любых мирских и духовных законов. Мощь папского проклятия испытали на себе Генрих IV (1056-1106 гг.) и Фридрих II (1212-1250 гг.).

Бонифаций VIII, 199-й папа в истории церкви, властолюбивый и вспыльчивый человек, был избран папой в 1294 году. В этом году ему исполнилось 76 лет, возраст по тем временам прямо-таки библейский.

На папскую буллу Филипп IV ответил запретом на любой вывоз золота и драгоценных металлов из Франции. После обмена письмами, в которых каждая из сторон отстаивала свою точку зрения, папа в конце концов уступил и заявил, что его булла на Францию не распространяется. И тут произошло то, что временно приостановило постоянную, то тлеющую, то разгорающуюся, как вулкан, борьбу священного престола за мирскую власть.

У Филиппа было и второе прозвище: фальшивомонетчик. Оно осталось за Филиппом IV до наших дней, хотя многие правители потом превзошли его в этом ремесле. Свое прозвище король заслужил тем, что был «политическим кузнецом из Реймса», как говаривал брат короля Карл Валуа. Этот «реймсский кузнец» привлек внимание и Данте Алигьери, который, выпустив в «Божественной комедии» немало саркастических стрел в адрес Капетингов, посвятил несколько строк денежным манипуляциям Филиппа и связал смерть Филиппа от клыков кабана с королевской подделкой монет. (Филипп умер 29 ноября 1314 г. в результате нескольких ударов, первый из которых настиг его 4 ноября на охоте. Легенда о том, что он упал с лошади и подвергся нападению кабана, была в свое время широко распространена.)

Уже в 1292 году начинается первый грех французского короля. Он вводит всеобщее обложение налогами своих подданных, распространяющееся и на клир. Мирская знать облагается в объеме сотой доли своего имущества (в некоторых частях страны налог повышается до 1/50), города выплачивают налог с оборота в размере одного денье с каждого ливра, церковь обязана выплачивать в королевскую казну десятину не только в годы войны и в других чрезвычайных обстоятельствах, но и в обычное время. Здесь же и «налог с очага» - шесть солей с каждого домашнего хозяйства, а также «ломбардский налог», распространяющийся на итальянских купцов и денежных менял во Франции, и «еврейский налог».

Только «ломбардский налог» принес казне в 1292 - 1293 годах около 150000 ливров.

Без сомнения, это обложение было вызвано не только плачевным состоянием финансов двора. Филипп вооружался для войны за Аквитанию и Фландрию.

В 1294 году войска Филиппа вторглись в Аквитанию, и Эдуард I направляет войска из Англии для защиты своего герцогства. Это была «нешумная» война, и уже в 1296 году противники договорились о прекращении военных действий. Договоренность подкреплялась намерениями королевских семей породниться. Династические браки часто охраняли народы от кровавых столкновений, но они никогда не были гарантией мира.

И тем не менее Гасконская война, как стала называться эта кампания, была для Франции весьма дорогой. До окончательного мирного договора, заключенного в Шартре в 1303 году, в Аквитании дислоцировались французские войска, что обошлось казне в 2 млн. ливров.

Сегодня миллионные, миллиардные суммы операций государственного бюджета, имущества корпораций, предприятий и даже частных лиц не вызывают нашего удивления. Но в конце XIII века миллион ливров - это была подавляющая, невообразимая величина. Расчеты шли в ливрах, солях и денье. 12 денье (д) равнялись 1 солю (с), а 20 солей - 1 ливру (л). Ливр представлял собой только счетную единицу, монеты достоинством в 1 ливр не было, самыми ходовыми монетами были денье и полденье.

Во времена Филиппа IV во Франции существовали две валютные системы: старая, парижская (п) и новая (н). Четыре старых ливра равнялись пяти новым.

Искусный ремесленник в день получал в лучшем случае 18 новых денье (нд), или 27 новых ливров (нл) в год. Жалованье королевского служащего недворянского происхождения (за исключением высших чиновников) составляло 2-5 солей в день, рыцаря - 10 солей.

Доходы высших чиновников исчислялись на годовой основе. Жалованье верховного судьи или высшего чиновника королевского двора составляло от 365 до 700 нл. Мастер королевского монетного двора, одновременно советник короля по монетным делам Бэтен Косинель получал только 250 нл. Самый высокооплачиваемый человек на королевской службе Ангерран де Мариньи получал 900 нл в год.

Документ, составленный примерно в 1296 году, дает представление о том, из каких источников предполагалось изыскать средства для финансирования Гасконской войны:

200 000 нл - твердые доходы от королевских владений

249 000 нл - десятина, удерживаемая из доходов церкви

315000 нл-налог на баронов (1/100 имущества)

35000 нл -налог на баронов в Шампани (1/50)

65 000 нл -налог на ломбардцев

60 000 нл - налог с торгового оборота городов (в большинстве случаев в виде «налога с очага»)

16 000 нл - налоги на сделки между ломбардцами во Франции

225 000 нл - налог на евреев, включая удержанные штрафы

200 000 нл - займы у ломбардцев

630 000 нл - займы у зажиточных подданных

50 000 нл - займы у прелатов и королевских служащих

50 000 нл - доходы от «облегчения монет»

Итого: 2 105000 нл

Некоторые позиции (например, обложение евреев), безусловно, завышены. Некоторые не полностью раскрыты: перечень городов, из которых казна получает налоговые поступления, явно не полный.

Были ли эти деньги получены, мы не знаем, как не знаем и того, на какой период эти поступления были рассчитаны. Лишь церковная десятина соответствовала годовой сумме. Из займов в 1295 году было получено 632 000 нл, причем не всегда и не везде ненасильственным путем. В целом королевский призыв помочь казне в «оборонительной борьбе» имел большой успех. О том, что планировалось начать войну самое позднее в 1292 году, народ, естественно, не знал.

Но повторить то, что удалось в 1295 году, было практически невозможно. Особенность займов состоит в том, что их надо возвращать, выплачивая, к тому же, проценты. Некоторые города, на собственном горьком опыте познакомившиеся с финансовой моралью короны, смогли добиться уменьшения сумм размещаемых королевскими чиновниками займов, отказавшись при этом от их последующего возмещения. Так, в 1295 году из города Сентон-Пуату 44 910 нл поступило в качестве даров и только 5666 нл - в качестве займов.

Филипп IV и позднее обращался к внутренним займам, но с меньшим, чем в 1295 году, успехом. С этого года налоговый пресс стал так жестко закручиваться, что зажиточные подданные предпочитали воздерживаться от добровольных пожертвований. Условия платежей по полученным займам французские короли никогда не принимали всерьез. Когда речь шла о военных займах, кредиторы так или иначе должны были принять к сведению, что рассчитывать на получение своих денег, пока идет война, бессмысленно.

В приведенном документе, без сомнения, любопытной позицией являются доходы от «облегчения монет». Уже в 1293 году король имел доверительную беседу с искушенным в денежных делах ломбардцем Мускиатто Гуиди о преимуществах и недостатках манипуляций с монетами. Мускиатто не советовал королю пускаться в это рискованное предприятие, ибо последствия подобных действий для хозяйства отрицательны, доходы короны в конечном счете превращаются в потери. Но Филипп не слишком понимал потребности экономики страны. Его главный советник по монетным вопросам Бэтен Косинель, который был главой парижского монетного двора, тоже не был знатоком в данном деле. Он мог подсчитать лишь прямой сиюминутный выигрыш короны от уменьшения содержания в монетах драгоценных металлов. В отличие от Мускиатто, он был, к тому же, преданным слугой своего господина. У него были все основания для того, чтобы быть полезным своему королю. При многих дворах было принято «экономить» драгоценный металл при изготовлении монет. Во всяком случае Косинель взялся за выполнение указания короля чеканить новую крупнейшую французскую монету (соль) с номинальной стоимостью значительно выше прежней, бывшей в обращении, одновременно существенно снизив содержание в ней драгоценного металла. Жак Димер, ревизор парижского монетного двора, подчинился «высшим силам».

Крупнейшая монета, бывшая в обращении в период пика махинаций - в 1305 году, имела нарицательную стоимость в 36 денье (вместо 12), что в конечном счете должно было вызвать соответствующий рост цен. Правда, это не могло произойти за одну ночь. Экономика в средние века реагировала на изменения в денежном хозяйстве гораздо медленнее, чем в наши дни. Король смог таким образом посредством выпуска фальсифицированных и завышенных по сравнению с реальной стоимостью монет быстро освободиться от трети своих долгов. Баронам и горожанам приходилось гораздо хуже. Им доставалась лишь треть ренты, которую они рассчитывали получить из предоставленных королю займов.

Чтобы предупредить беспорядки, король уже в 1295 году поручил своим чиновникам разъяснять народу проводившуюся денежную политику как своего рода военный заем: как только прекратится состояние войны, ухудшенная и завышенная по сравнению с реальной стоимостью монета будет полноценно обменена на новые деньги.

Филипп выполнил это обещание по-своему. До 1306 гола он пять раз изымал монеты из обращения, чтобы заменить их новыми, улучшенными, и восстановить прежнее состояние. Указы, в соответствии с которыми все полновесные монеты, имевшие хождение в стране и вне ее, а также изделия из золота и серебра подлежали обмену на плохие королевские монеты, дополняли эти мероприятия короны, которая, кроме того, присваивала и доходы от военных трофеев.

Масштаб махинаций с серебряными монетами виден из следующих данных. При Людовике Святом (1226 г.) из определенного веса серебра чеканились монеты, стоимость которых более чем в три раза уступала объявленной рекордной стоимости монет, отчеканенных в апреле 1305 года из того же веса серебра.

Доход королевской казны от денежных махинаций в 1296 году был обозначен скромной цифрой в 101 435 нл. Всего через два года, между 24 июня 1298 г. и 24 июня 1299 г., он составил уже 1,2 млн. нл. Мысль о том, что в подобной ситуации следовало бы поднять денежные доходы своих подданных, была абсолютна чужда Филиппу и его советникам. Напротив, в их представлении каждый солдат за прежнее жалованье должен был быть втрое усерднее, а так долго продолжаться не могло.

В 1297 году войска Филиппа выступили против Фландрии. Северное графство благодаря трудолюбию своего народа считалось самым богатым из вассальных владений французского короля. И не только правитель Фландрии Ги де Дампьер, но и богатые города Гент, Брюгге, Лилль, снабжавшие всю Европу своим полотном, считали себя вполне независимыми. Филипп же строил иные планы. Атаки на Аквитанию (1294 г.) в первую очередь преследовали цель заставить Англию, традиционного союзника Фландрии, отказаться от защиты графства. И английский король Эдуард I, руки которого были связаны внутренними делами, подавлением шотландских мятежников, доставил Филиппу это удовольствие. В 1300 году Фландрия была «умиротворена», ее спокойствие и порядок должны были обеспечивать французские оккупационные войска.

Мародерство плохо оплачиваемых французских оккупантов и налоги, которыми Филипп обложил города, привели ко всеобщему восстанию в мае 1302 года. На его подавление Филипп отправил 7 тыс. всадников и 20 тыс. пехотинцев. В кровавой битве при Кортрейке французские войска были наголову разбиты. Это самое сокрушительное поражение Филиппа за все время его правления.

Парижский двор переживал в эти дни подавленность и разочарование. Идет поиск причин происшедшего, и негодующему королю осторожно пытаются дать понять, что на исход битвы, возможно, оказало влияние низкое жалованье отлично вооруженных солдат. Филипп не принимает никаких объяснений: поражение от восставшей черни ничем нельзя извинить. Кроме того, у него нет денег:

«Сборщики налогов обманывают нас на каждом шагу, они собирают гораздо больше, чем сдают в казну».

Это первый и единственный случай, когда король обвиняет в нечистоплотности находящихся на его службе. Он знает, что его обвинения ни на чем не основаны. Доходы казны от налогов и манипуляций монетного двора по большей части идут вовсе не на выплаты войскам. В огромные суммы обходится расширение королевского дворца, дворцовые празднества, щедрые подарки иностранным властителям, чтобы обеспечить невмешательство в военные предприятия короля.

Чеканка фальшивых монет, или, лучше сказать, манипуляции с монетами, - это второй крупный грех Филиппа Красивого, в котором его обвиняет история. Третий грех короля из рода Капетингов никогда не будет ему прощен в Риме.

В 1296 году Филипп требует от французской церкви удвоить взнос десятины в казну для поддержания защиты королевства. До сих пор Филипп никогда не отказывал церкви в «ответных дарах», прежде всего в форме расширения ее земельных владений, учитывая, что церковная десятина в трудные годы составляла от четверти до трети всех государственных доходов. Однако в этот раз церковь требует от Франции больших привилегий. Неожиданно еще до начала переговоров в это дело вмешивается римский святой отец папа Бонифаций VIII, запрещающий в своей булле любые контрибуции с церкви в пользу мирских властителей.

Священный престол в те времена был отнюдь не всехристианским институтом. Веками он боролся с королевскими домами за власть еще на этом свете. Его верным оружием до сих пор были отказ от благословения, угроза или реальное отлучение от церкви. Это означало, что «отлученный» оказывался вне любых мирских и духовных законов. Мощь папского проклятия испытали на себе Генрих IV (1056-1106 гг.) и Фридрих II (1212-1250 гг.).

Бонифаций VIII, 199-й папа в истории церкви, властолюбивый и вспыльчивый человек, был избран папой в 1294 году. В этом году ему исполнилось 76 лет, возраст по тем временам прямо-таки библейский.

На папскую буллу Филипп IV ответил запретом на любой вывоз золота и драгоценных металлов из Франции. После обмена письмами, в которых каждая из сторон отстаивала свою точку зрения, папа в конце концов уступил и заявил, что его булла на Францию не распространяется. И тут произошло то, что временно приостановило постоянную, то тлеющую, то разгорающуюся, как вулкан, борьбу священного престола за мирскую власть.

Пармский епископ

Бернар Сэссэ, епископ Пармский, верный сторонник папы, неоднократно выступал против деспотизма и своевластия Филиппа, снискав тем самым аплодисменты не только в Риме. О монетах Филиппа он отзывался так:

«Эти деньги дешевле грязи. Они нечистые и фальшивые; неправедно и нечестно поступает тот, по чьей воле их чеканят. Во всей римской курии я не знаю никого, кто дал бы за эти деньги хотя бы горсть грязи».

Эти речи вызывали живой отклик у его паствы. Но по-своему реагировали во дворце. Филипп не терпел никаких оппонентов, он ждал лишь удобного повода, чтобы заставить замолчать своего противника. Сэссэ вскоре сам предоставил королю такую возможность, когда он облеченного саном божьего наместника во Франции короля сравнил с совой, «самой красивой из птиц, которая ни на что не годится... Таков и наш король, самый красивый мужчина в мире, который, однако, не может ничего иного, как лицезреть окружающих». Это было открытое оскорбление королевского величества, государственная измена. В конце октября 1301 года Бернар Сэссэ был взят под стражу и предстал перед судом. Это был своеобразный процесс. В свидетелях, подтверждающих крамольные высказывания обвиняемого, недостатка не было. Он был даже лишен защитника. И все же Сэссэ был посланником папы. В любом случае решение суда было весьма мягким. Нашлись и такие свидетели, кто призывал не принимать все всерьез. Епископ - пожилой человек со скверным характером, который, глотнув из бутылки, бывает, сболтнет лишнее. Другие не без иронии говорили, что он прост «до святости». В приговоре были учтены «смягчающие обстоятельства». Филипп фактически ограничился тем, что лишил Сэссэ епископского сана и имущества стоимостью в 40 000 нл, которое «с согласия» Сэссэ было передано одному из монастырей. Своих денег Сэссэ никогда больше не увидел, хотя через семь лет ему был возвращен епископский сан.

Хроники сообщают, что Филипп не был доволен процессом, и не без оснований. Ему нужна была церковная десятина.

Реакция Священного престола не заставила себя ждать. Уже 5 декабря 1301 г. (приговор датировался концом ноября) папские послы привезли буллу Бонифация (это послание под красноречивым названием «Внемли, сын» было подготовлено еще до начала процесса против Сэссэ), в которой он называл себя верховным судьей. Бонифаций уведомлял «короля французов» о ликвидации всех привилегий, которые французский двор имел во взаимоотношениях со святой церковью. Наиболее болезненным для Филиппа было аннулирование выторгованного в 1297 году у Рима права обложения французской церкви десятичным налогом без согласия папы. Филипп был раздражен и содержащимися в весьма объемной булле нападками на его политику. Речь шла и о его запретах на вывоз, о выборе королевских советников, о королевских указах, о финансовой политике и манипуляциях с монетами. Бонифаций, правда, воздерживался от того, чтобы прямо назвать Филиппа IV фальшивомонетчиком.

В более поздних источниках, посвященных этому историческому единоборству, неизменно сообщается о том, что Филипп в феврале 1302 года распорядился принародно сжечь папскую буллу. Однако убедительных доказательств не приводится, к тому же это вообще маловероятно. Филипп поручил разобраться в этом деле своему первому министру Пьеру Флоте, который проинформировал о содержании буллы только узкий круг советников. Оно осталось неизвестным прежде всего для наиболее верных соратников папы из королевского окружения. Вместо подробного уведомления Флоте резюмировал римские упреки одной фразой: «Знай, что ты наш подданный и в мирских, и в духовных делах». Бонифаций так не писал, но это следовало из содержания его послания. И именно по этой фразе о папской булле предстояло судить на собрании Генеральных штатов 10 апреля 1302 г.

Этот апрельский день - весьма любопытная дата во французской истории. В первый раз приглашены представители не только дворянства и духовенства, но и третьего сословия в лице горожан. Этот ход обеспечивал победу королю, и Флоте в знак признательности был пожалован титул хранителя большой королевской печати.

Старик, восседавший на Священном престоле, узнав о решении, принятом на собрании трех сословий в Париже, был вне себя. Он созывает церковный собор, на который прибывает лишь половина из французских епископов (39 из 79), и проклинает Флоте, «которого бог уже покарал частичной физической слепотой и полной слепотой духовной». Флоте назван вторым Ахитофелем, говорится и о том, что он разделит участь последнего. Предсказание папы очень скоро подтвердилось: Пьер Флоте погиб 11 июля того же года в битве при Кортрейке. Какое впечатление произвела его гибель на французских епископов, нам неизвестно.

Преемником Флоте стал такой же энергичный и даже еще более скрупулезный в выполнении воли короля Гийом Ногаре, которому вскоре король пожаловал дворянство. Морис Дрюон в своей книге «Проклятие из огня» характеризует этого поджарого темноволосого человека с беспокойными глазами как беспощадного и «неотвратимого, как коса смерти» слугу короля, который смахивал на черта и был дьявольски настойчив в проведении политики своего господина.

18 ноября 1302 г. следует новая булла Бонифация, в которой он развивает постулат о том, что любое существо между небом и землей подчинено Священному престолу: «Мы заявляем, провозглашаем и определяем, что каждый человек с необходимостью является подданным римского понтификата, если ему дорого бессмертие его души».

Обращаясь с этим посланием, Бонифаций переоценил свои силы, хотя оно выдержано в гораздо более миролюбивом тоне по сравнению с предыдущей буллой. У Филиппа были влиятельные союзники и в Италии. Это прежде всего представители рода графов Колонна, чье имущество было секвестрировано Бонифацием в пользу членов его семьи, жадных до власти и богатства. В свою очередь, Гийом Ногаре знал от Колонна об обвинениях, выдвигавшихся против Бонифация в период не совсем обычного отречения от престола его предшественника Целестина V. Содержание обвинений сводилось к тому, что Бонифаций якобы подвержен ереси, сексуальным извращениям и другим грехам. Едва ли что-нибудь из этого перечня отвечало действительности. Однако законники Филиппа были изощренно опытны в схоластически-крючкотворческих баталиях и фразу Бонифация, которую он и в самом деле мог в запальчивости произнести: «Я лучше буду собакой, чем французом», - повернули против него же: «У собаки нет души, но у самого последнего француза она есть. Другими словами, Бонифаций не верит в бессмертие души. Он еретик».

13 июня 1303 г. на собрании представителей дворянства и духовенства в Лувре было оглашено немало подобных находок, которые дали повод для предложения о созыве церковного собора, на котором предстояло обсудить ересь Бонифация. Вопрос о том, где и когда созывать собор, остался открытым.

Бонифаций тем временем пишет очередную буллу, которая 8 сентября доставляется в Париж и предается оглашению. Содержание буллы следующее: Филипп Французский отлучается от церкви, ибо он запретил французским прелатам направляться в Рим, дал убежище отступнику Стефано Колонна и потерял доверие своих подданных.

В тот же день король доверительно беседует с хранителем своей печати: «Ногаре, об этом послании не должен знать никто. Мы не ограничиваем тебя ни в чем, но папа должен предстать перед церковным собором». Гийому Ногаре не требовалось много слов, а рукопожатие, которым его удостоил король, означало, что судьба короля теперь в его руках. Ногаре не теряет времени, он выбирает самых надежных и самых смелых рыцарей и вместе с ними направляется в Ананьи, личное владение папы. Там при поддержке семьи Колонна он фактически берет в плен 86-летнего папу. По-видимому, Бонифаций подвергался весьма жестокому обращению. Во всяком случае, спустя четыре недели после того, как жители Ананьи освобождают его, он умирает в Ватикане. Но угасающих сил Бонифация хватает на то, чтобы отлучить от церкви Гийома де Ногаре.

Данте находит горькие слова для описания нападения в Ананьи, квалифицируя его как убийство, хотя и Бонифаций не вызывает у него особого сочувствия.

В борьбе за власть с Римом победителем оказывается Филипп IV. Но какой ценой? В 1301-1303 годах его казна не получает церковной десятины, а это потеря почти 800000 нл. Бенедикт XI, вновь избранный папа, настроен миролюбиво и готов дать согласие на взимание французским королем церковной десятины при условии, что Филипп на святом писании принесет клятву в непричастности к покушению в Ананьи. Филипп клянется, но это ложная клятва.

200-му папе, Бенедикту XI, было суждено лишь год оставаться на Священном престоле. Его преемником был ставленник Филиппа архиепископ Бордо Бертран де Го, избранный папой в 1305 году благодаря усилиям французской короны и принявший имя Климента V. Через четыре года он переносит свою резиденцию в Авиньон, где папы пробыли в так называемом «вавилонском изгнании» [по аналогии с пленением в Вавилоне народа Израиля Навуходоносором (597-538 гг. до н. э.)] до 1377 года.

23 декабря 1305 г. Климент V освобождает Филиппа от проклятия Бонифация и дает ему отпущение грехов, связанных с многочисленным вымогательством церковных денег и манипуляциями с монетами. Он превозносит милостью божьей короля Франции как «самую яркую звезду среди всех католических монархов». Филипп, отнюдь не глухой к лести, отвечает тем, что объявляет себя защитником тех епископов и аббатств, по отношению к которым Климент V был слишком жесток, но сам начинает собирать с них налоги и принудительные займы, Король легко раздает ответные дары - грамоты о предоставлении привилегий и свобод - и так же легко о них забывает. Его законники должны позаботиться о лазейках, а они свое дело знают.

За третьим грехом - нападением на Священный престол - непосредственно следует четвертый.

Фальшивомонетчик.
У Филиппа было и второе прозвище: фальшивомонетчик. Оно осталось за Филиппом IV до наших дней, хотя многие правители потом превзошли его в этом ремесле. Свое прозвище король заслужил тем, что был «политическим кузнецом из Реймса», как говаривал брат короля Карл Валуа. Этот «реймсский кузнец» привлек внимание и Данте Алигьери, который, выпустив в «Божественной комедии» немало саркастических стрел в адрес Капетингов, посвятил несколько строк денежным манипуляциям Филиппа и связал смерть Филиппа от клыков кабана с королевской подделкой монет. (Филипп умер 29 ноября 1314 г. в результате нескольких ударов, первый из которых настиг его 4 ноября на охоте. Легенда о том, что он упал с лошади и подвергся нападению кабана, была в свое время широко распространена.)
Уже в 1292 году начинается первый грех французского короля. Он вводит всеобщее обложение налогами своих подданных, распространяющееся и на клир. Мирская знать облагается в объеме сотой доли своего имущества (в некоторых частях страны налог повышается до 1/50), города выплачивают налог с оборота в размере одного денье с каждого ливра, церковь обязана выплачивать в королевскую казну десятину не только в годы войны и в других чрезвычайных обстоятельствах, но и в обычное время. Здесь же и «налог с очага» – шесть солей с каждого домашнего хозяйства, а также «ломбардский налог», распространяющийся на итальянских купцов и денежных менял во Франции, и «еврейский налог».
Только «ломбардский налог» принес казне в 1292-1293 годах около 150 000 ливров.
Без сомнения, это обложение было вызвано не только плачевным состоянием финансов двора. Филипп вооружался для войны за Аквитанию и Фландрию.
В 1294 году войска Филиппа вторглись в Аквитанию, и Эдуард I направляет войска из Англии для защиты своего герцогства. Это была «нешумная» война, и уже в 1296 году противники договорились о прекращении военных действий. Договоренность подкреплялась намерениями королевских семей породниться. Династические браки часто охраняли народы от кровавых столкновений, но они никогда не были гарантией мира.
И тем не менее Гасконская война, как стала называться эта кампания, была для Франции весьма дорогой. До окончательного мирного договора, заключенного в Шартре в 1303 году, в Аквитании дислоцировались французские войска, что обошлось казне в 2 млн. ливров.
Сегодня миллионные, миллиардные суммы операций государственного бюджета, имущества корпораций, предприятий и даже частных лиц не вызывают нашего удивления. Но в конце XIII века миллион ливров – это была подавляющая, невообразимая величина. Расчеты шли в ливрах, солях и денье. 12 денье (д) равнялись 1 солю (с), а 20 солей – 1 ливру (л). Ливр представлял собой только счетную единицу, монеты достоинством в 1 ливр не было, самыми ходовыми монетами были денье и полденье.
Во времена Филиппа IV во Франции существовали две валютные системы: старая, парижская (п) и новая (н). Четыре старых ливра равнялись пяти новым.
Искусный ремесленник в день получал в лучшем случае 18 новых денье (нд), или 27 новых ливров (нл) в год. Жалованье королевского служащего недворянского происхождения (за исключением высших чиновников) составляло 2-5 солей в день, рыцаря – 10 солей.
Доходы высших чиновников исчислялись на годовой основе. Жалованье верховного судьи или высшего чиновника королевского двора составляло от 365 до 700 нл. Мастер королевского монетного двора, одновременно советник короля по монетным делам Бэтен Косинель получал только 250 нл. Самый высокооплачиваемый человек на королевской службе Ангерран де Мариньи получал 900 нл в год.
Документ, составленный примерно в 1296 году, дает представление о том, из каких источников предполагалось изыскать средства для финансирования Гасконской войны: 200 000 нл – твердые доходы от королевских владений 249 000 нл – десятина, удерживаемая из доходов церкви 315 000 нл – налог на баронов (1/100 имущества) 35 000 нл – налог на баронов в Шампани (1/50) 65 000 нл – налог на ломбардцев 60 000 нл – налог с торгового оборота городов (в большинстве случаев в виде «налога с очага») 16 000 нл – налоги на сделки между ломбардцами во Франции 225 000 нл – налог на евреев, включая удержанные штрафы 200 000 нл – займы у ломбардцев 630 000 нл – займы у зажиточных подданных 50 000 нл – займы у прелатов и королевских служащих 50 000 нл – доходы от «облегчения монет» Итого: 2 105 000 нл.
Некоторые позиции (например, обложение евреев), безусловно, завышены. Некоторые не полностью раскрыты: перечень городов, из которых казна получает налоговые поступления, явно не полный.
Были ли эти деньги получены, мы не знаем, как не знаем и того, на какой период эти поступления были рассчитаны. Лишь церковная десятина соответствовала годовой сумме. Из займов в 1295 году было получено 632 000 нл, причем не всегда и не везде ненасильственным путем. В целом королевский призыв помочь казне в «оборонительной борьбе» имел большой успех. О том, что планировалось начать войну самое позднее в 1292 году, народ, естественно, не знал.
Но повторить то, что удалось в 1295 году, было практически невозможно. Особенность займов состоит в том, что их надо возвращать, выплачивая, к тому же, проценты. Некоторые города, на собственном горьком опыте познакомившиеся с финансовой моралью короны, смогли добиться уменьшения сумм размещаемых королевскими чиновниками займов, отказавшись при этом от их последующего возмещения. Так, в 1295 году из города Сентон-Пуату 44 910 нл поступило в качестве даров и только 5666 нл – в качестве займов.
Филипп IV и позднее обращался к внутренним займам, но с меньшим, чем в 1295 году, успехом. С этого года налоговый пресс стал так жестко закручиваться, что зажиточные подданные предпочитали воздерживаться от добровольных пожертвований. Условия платежей по полученным займам французские короли никогда не принимали всерьез. Когда речь шла о военных займах, кредиторы так или иначе должны были принять к сведению, что рассчитывать на получение своих денег, пока идет война, бессмысленно.
В приведенном документе, без сомнения, любопытной позицией являются доходы от «облегчения монет». Уже в 1293 году король имел доверительную беседу с искушенным в денежных делах ломбардцем Мускиатто Гуиди о преимуществах и недостатках манипуляций с монетами. Мускиатто не советовал королю пускаться в это рискованное предприятие, ибо последствия подобных действий для хозяйства отрицательны, доходы короны в конечном счете превращаются в потери. Но Филипп не слишком понимал потребности экономики страны. Его главный советник по монетным вопросам Бэтен Косинель, который был главой парижского монетного двора, тоже не был знатоком в данном деле. Он мог подсчитать лишь прямой сиюминутный выигрыш короны от уменьшения содержания в монетах драгоценных металлов. В отличие от Мускиатто, он был, к тому же, преданным слугой своего господина. У него были все основания для того, чтобы быть полезным своему королю. При многих дворах было принято «экономить» драгоценный металл при изготовлении монет. Во всяком случае Косинель взялся за выполнение указания короля чеканить новую крупнейшую французскую монету (соль) с номинальной стоимостью значительно выше прежней, бывшей в обращении, одновременно существенно снизив содержание в ней драгоценного металла. Жак Димер, ревизор парижского монетного двора, подчинился «высшим силам».
Крупнейшая монета, бывшая в обращении в период пика махинаций – в 1305 году, имела нарицательную стоимость в 36 денье (вместо 12), что в конечном счете должно было вызвать соответствующий рост цен. Правда, это не могло произойти за одну ночь. Экономика в средние века реагировала на изменения в денежном хозяйстве гораздо медленнее, чем в наши дни. Король смог таким образом посредством выпуска фальсифицированных и завышенных по сравнению с реальной стоимостью монет быстро освободиться от трети своих долгов. Баронам и горожанам приходилось гораздо хуже. Им доставалась лишь треть ренты, которую они рассчитывали получить из предоставленных королю займов.
Чтобы предупредить беспорядки, король уже в 1295 году поручил своим чиновникам разъяснять народу проводившуюся денежную политику как своего рода военный заем: как только прекратится состояние войны, ухудшенная и завышенная по сравнению с реальной стоимостью монета будет полноценно обменена на новые деньги.
Филипп выполнил это обещание по-своему. До 1306 года он пять раз изымал монеты из обращения, чтобы заменить их новыми, улучшенными, и восстановить преж нее состояние. Указы, в соответствии с которыми все полновесные монеты, имевшие хождение в стране и вне ее, а также изделия из золота и серебра подлежали обмену на плохие королевские монеты, дополняли эти мероприятия короны, которая, кроме того, присваивала и доходы от военных трофеев.
Масштаб махинаций с серебряными монетами виден из следующих данных. При Людовике Святом (1226 г.) из определенного веса серебра чеканились монеты, стоимость которых более чем в три раза уступала объявленной рекордной стоимости монет, отчеканенных в апреле 1305 года из того же веса серебра.
Доход королевской казны от денежных махинаций в 1296 году был обозначен скромной цифрой в 101 435 нл. Всего через два года, между 24 июня 1298 г. и 24 июня 1299 г., он составил уже 1,2 млн. нл. Мысль о том, что в подобной ситуации следовало бы поднять денежные доходы своих подданных, была абсолютна чужда Филиппу и его советникам. Напротив, в их представлении каждый солдат за прежнее жалованье должен был быть втрое усерднее, а так долго продолжаться не могло.
В 1297 году войска Филиппа выступили против Фландрии. Северное графство благодаря трудолюбию своего народа считалось самым богатым из вассальных владений французского короля. И не только правитель Фландрии Ги де Дампьер, но и богатые города Гент, Брюгге, Лилль, снабжавшие всю Европу своим полотном, считали себя вполне независимыми. Филипп же строил иные планы. Атаки на Аквитанию (1294 г.) в первую очередь преследовали цель заставить Англию, традиционного союзника Фландрии, отказаться от защиты графства. И английский король Эдуард I, руки которого были связаны внутренними делами, подавлением шотландских мятежников, доставил Филиппу это удовольствие. В 1300 году Фландрия была «умиротворена», ее спокойствие и порядок должны были обеспечивать французские оккупационные войска.
Мародерство плохо оплачиваемых французских оккупантов и налоги, которыми Филипп обложил города, привели ко всеобщему восстанию в мае 1302 года. На его подавление Филипп отправил 7 тыс. всадников и 20 тыс. пехотинцев. В кровавой битве при Кортрейке французские войска были наголову разбиты. Это самое сокрушительное поражение Филиппа за все время его правления.
Парижский двор переживал в эти дни подавленность и разочарование. Идет поиск причин происшедшего, и не годующему королю осторожно пытаются дать понять, что на исход битвы, возможно, оказало влияние низкое жалованье отлично вооруженных солдат. Филипп не принимает никаких объяснений: поражение от восставшей черни ничем нельзя извинить. Кроме того, у него нет денег: «Сборщики налогов обманывают нас на каждом шагу, они собирают гораздо больше, чем сдают в казну».
Это первый и единственный случай, когда король обвиняет в нечистоплотности находящихся на его службе. Он знает, что его обвинения ни на чем не основаны. Доходы казны от налогов и манипуляций монетного двора по большей части идут вовсе не на выплаты войскам. В огромные суммы обходится расширение королевского дворца, дворцовые празднества, щедрые подарки иностранным властителям, чтобы обеспечить невмешательство в военные предприятия короля.
Чеканка фальшивых монет, или, лучше сказать, манипуляции с монетами, – это второй крупный грех Филиппа Красивого, в котором его обвиняет история. Третий грех короля из рода Капетингов никогда не будет ему прощен в Риме.
В 1296 году Филипп требует от французской церкви удвоить взнос десятины в казну для поддержания защиты королевства. До сих пор Филипп никогда не отказывал церкви в «ответных дарах», прежде всего в форме расширения ее земельных владений, учитывая, что церковная десятина в трудные годы составляла от четверти до трети всех государственных доходов. Однако в этот раз церковь требует от Франции больших привилегий. Неожиданно еще до начала переговоров в это дело вмешивается римский святой отец папа Бонифаций VIII, запрещающий в своей булле любые контрибуции с церкви в пользу мирских властителей.
Священный престол в те времена был отнюдь не всехристианским институтом. Веками он боролся с королевскими домами за власть еще на этом свете. Его верным оружием до сих пор были отказ от благословения, угроза или реальное отлучение от церкви. Это означало, что «отлученный» оказывался вне любых мирских и духовных законов. Мощь папского проклятия испытали на себе Генрих IV (1056-1106 гг.) и Фридрих II (1212-1250 гг.).
Бонифаций VIII, 199-й папа в истории церкви, властолюбивый и вспыльчивый человек, был избран папой в 1294 году. В этом году ему исполнилось 76 лет, возраст по тем временам прямо-таки библейский.
На папскую буллу Филипп IV ответил запретом на любой вывоз золота и драгоценных металлов из Франции. После обмена письмами, в которых каждая из сторон отстаивала свою точку зрения, папа в конце концов уступил и заявил, что его булла на Францию не распространяется. И тут произошло то, что временно приостановило постоянную, то тлеющую, то разгорающуюся, как вулкан, борьбу священного престола за мирскую власть.

Пармский епископ.
Бернар Сэссэ, епископ Пармский, верный сторонник папы, неоднократно выступал против деспотизма и своевластия Филиппа, снискав тем самым аплодисменты не только в Риме. О монетах Филиппа он отзывался так: «Эти деньги дешевле грязи. Они нечистые и фальшивые; неправедно и нечестно поступает тот, по чьей воле их чеканят. Во всей римской курии я не знаю никого, кто дал бы за эти деньги хотя бы горсть грязи».
Эти речи вызывали живой отклик у его паствы. Но по-своему реагировали во дворце. Филипп не терпел никаких оппонентов, он ждал лишь удобного повода, чтобы заставить замолчать своего противника. Сэссэ вскоре сам предоставил королю такую возможность, когда он облеченного саном божьего наместника во Франции короля сравнил с совой, «самой красивой из птиц, которая ни на что не годится... Таков и наш король, самый красивый мужчина в мире, который, однако, не может ничего иного, как лицезреть окружающих». Это было открытое оскорбление королевского величества, государственная измена. В конце октября 1301 года Бернар Сэссэ был взят под стражу и предстал перед судом. Это был своеобразный процесс. В свидетелях, подтверждающих крамольные высказывания обвиняемого, недостатка не было. Он был даже лишен защитника. И все же Сэссэ был посланником папы. В любом случае решение суда было весьма мягким. Нашлись и такие свидетели, кто призывал не принимать все всерьез. Епископ – пожилой человек со скверным характером, который, глотнув из бутылки, бывает, сболтнет лишнее. Другие не без иронии говорили, что он прост «до святости». В приговоре были учтены «смягчающие обстоятельства». Филипп фактически ограничился тем, что лишил Сэссэ епископского сана и имущества стоимостью в 40 000 нл, которое «с согласия» Сэссэ было передано одному из монастырей. Своих денег Сэссэ никогда больше не увидел, хотя через семь лет ему был возвращен епископский сан.
Хроники сообщают, что Филипп не был доволен процессом, и не без оснований. Ему нужна была церковная десятина.
Реакция Священного престола не заставила себя ждать. Уже 5 декабря 1301 г. (приговор датировался концом ноября) папские послы привезли буллу Бонифация (это послание под красноречивым названием «Внемли, сын» было подготовлено еще до начала процесса против Сэссэ), в которой он называл себя верховным судьей. Бонифаций уведомлял «короля французов» о ликвидации всех привилегий, которые французский двор имел во взаимоотношениях со святой церковью. Наиболее болезненным для Филиппа было аннулирование выторгованного в 1297 году у Рима права обложения французской церкви десятичным налогом без согласия папы. Филипп был раздражен и содержащимися в весьма объемной булле нападками на его политику. Речь шла и о его запретах на вывоз, о выборе королевских советников, о королевских указах, о финансовой политике и манипуляциях с монетами. Бонифаций, правда, воздерживался от того, чтобы прямо назвать Филиппа IV фальшивомонетчиком.
В более поздних источниках, посвященных этому историческому единоборству, неизменно сообщается о том, что Филипп в феврале 1302 года распорядился принародно сжечь папскую буллу. Однако убедительных доказательств не приводится, к тому же это вообще маловероятно. Филипп поручил разобраться в этом деле своему первому министру Пьеру Флоте, который проинформировал о содержании буллы только узкий круг советников. Оно осталось неизвестным прежде всего для наиболее верных соратников папы из королевского окружения. Вместо подробного уведомления Флоте резюмировал римские упреки одной фразой: «Знай, что ты наш подданный и в мирских, и в духовных делах». Бонифаций так не писал, но это следовало из содержания его послания. И именно по этой фразе о папской булле предстояло судить на собрании Генеральных штатов 10 апреля 1302 г.
Этот апрельский день – весьма любопытная дата во французской истории. В первый раз приглашены представители не только дворянства и духовенства, но и третьего сословия в лице горожан. Этот ход обеспечивал по беду королю, и Флоте в знак признательности был пожалован титул хранителя большой королевской печати.
Старик, восседавший на Священном престоле, узнав о решении, принятом на собрании трех сословий в Париже, был вне себя. Он созывает церковный собор, на который прибывает лишь половина из французских епископов (39 из 79), и проклинает Флоте, «которого бог уже покарал частичной физической слепотой и полной слепотой духовной». Флоте назван вторым Ахитофелем, говорится и о том, что он разделит участь последнего. Предсказание папы очень скоро подтвердилось: Пьер Флоте погиб 11 июля того же года в битве при Кортрейке. Какое впечатление произвела его гибель на французских епископов, нам неизвестно.
Преемником Флоте стал такой же энергичный и даже еще более скрупулезный в выполнении воли короля Гийом Ногаре, которому вскоре король пожаловал дворянство. Морис Дрюон в своей книге «Проклятие из огня» характеризует этого поджарого темноволосого человека с беспокойными глазами как беспощадного и «неотвратимого, как коса смерти» слугу короля, который смахивал на черта и был дьявольски настойчив в проведении политики своего господина.
18 ноября 1302 г. следует новая булла Бонифация, в которой он развивает постулат о том, что любое существо между небом и землей подчинено Священному престолу: «Мы заявляем, провозглашаем и определяем, что каждый человек с необходимостью является подданным римского понтификата, если ему дорого бессмертие его души».
Обращаясь с этим посланием, Бонифаций переоценил свои силы, хотя оно выдержано в гораздо более миролюбивом тоне по сравнению с предыдущей буллой. У Филиппа были влиятельные союзники и в Италии. Это прежде всего представители рода графов Колонна, чье имущество было секвестрировано Бонифацием в пользу членов его семьи, жадных до власти и богатства. В свою очередь, Гийом Ногаре знал от Колонна об обвинениях, выдвигавшихся против Бонифация в период не совсем обычного отречения от престола его предшественника Целестина V. Содержание обвинений сводилось к тому, что Бонифаций якобы подвержен ереси, сексуальным извращениям и другим грехам. Едва ли что-нибудь из этого перечня отвечало действительности. Однако законники Филиппа были изощренно опытны в схоластически-крючкотворческих баталиях и фразу Бонифация, которую он и в самом деле мог в запальчивости произнести: «Я лучше буду собакой, чем французом», – повернули против него же: «У собаки нет души, но у самого последнего француза она есть. Другими словами, Бонифаций не верит в бессмертие души. Он еретик».
13 июня 1303 г. на собрании представителей дворянства и духовенства в Лувре было оглашено немало подобных находок, которые дали повод для предложения о созыве церковного собора, на котором предстояло обсудить ересь Бонифация. Вопрос о том, где и когда созывать собор, остался открытым.
Бонифаций тем временем пишет очередную буллу, которая 8 сентября доставляется в Париж и предается оглашению. Содержание буллы следующее: Филипп Французский отлучается от церкви, ибо он запретил французским прелатам направляться в Рим, дал убежище отступнику Стефано Колонна и потерял доверие своих подданных.
В тот же день король доверительно беседует с хранителем своей печати: «Ногаре, об этом послании не должен знать никто. Мы не ограничиваем тебя ни в чем, но папа должен предстать перед церковным собором». Гийому Ногаре не требовалось много слов, а рукопожатие, которым его удостоил король, означало, что судьба короля теперь в его руках. Ногаре не теряет времени, он выбирает самых надежных и самых смелых рыцарей и вместе с ними направляется в Ананьи, личное владение папы. Там при поддержке семьи Колонна он фактически берет в плен 86-летнего папу. По-видимому, Бонифаций подвергался весьма жестокому обращению. Во всяком случае, спустя четыре недели после того, как жители Ананьи освобождают его, он умирает в Ватикане. Но угасающих сил Бонифация хватает на то, чтобы отлучить от церкви Гийома де Ногаре.
Данте находит горькие слова для описания нападения в Ананьи, квалифицируя его как убийство, хотя и Бонифаций не вызывает у него особого сочувствия.
В борьбе за власть с Римом победителем оказывается Филипп IV. Но какой ценой? В 1301-1303 годах его казна не получает церковной десятины, а это потеря почти 800 000 нл. Бенедикт XI, вновь избранный папа, настроен миролюбиво и готов дать согласие на взимание французским королем церковной десятины при условии, что Филипп на святом писании принесет клятву в непричаст ности к покушению в Ананьи. Филипп клянется, но это ложная клятва.
200-му папе, Бенедикту XI, было суждено лишь год оставаться на Священном престоле. Его преемником был ставленник Филиппа архиепископ Бордо Бертран де Го, избранный папой в 1305 году благодаря усилиям французской короны и принявший имя Климента V. Через четыре года он переносит свою резиденцию в Авиньон, где папы пробыли в так называемом «вавилонском изгнании» [по аналогии с пленением в Вавилоне народа Израиля Навуходоносором (597-538 гг. до н. э.)] до 1377 года.
23 декабря 1305 г. Климент V освобождает Филиппа от проклятия Бонифация и дает ему отпущение грехов, связанных с многочисленным вымогательством церковных денег и манипуляциями с монетами. Он превозносит милостью божьей короля Франции как «самую яркую звезду среди всех католических монархов». Филипп, отнюдь не глухой к лести, отвечает тем, что объявляет себя защитником тех епископов и аббатств, по отношению к которым Климент V был слишком жесток, но сам начинает собирать с них налоги и принудительные займы. Король легко раздает ответные дары – грамоты о предоставлении привилегий и свобод – и так же легко о них забывает. Его законники должны позаботиться о лазейках, а они свое дело знают.
За третьим грехом – нападением на Священный престол – непосредственно следует четвертый.

По изданию :
Вермуш, Гюнтер "Аферы с фальшивыми деньгами. Из истории подделки денежных знаков"
Пер. с нем. – М.: Междунар. отношения, 1990 – 224 с.

Фальшивомонетничество - одна из древнейших преступных профессий - как только появились деньги, так тут же появились люди, которые их стали подделывать. Широко известен древнегреческий философ Диоген Синопский , который по преданию жил в бочке, но мало кому известно, что в молодости он был фальшивомонетчиком…

Существует дошедший до нас рассказ о его отце, который занимался фабрикацией фальшивых денег. Согласно легенде, отец Диогена был ростовщиком и менялой в Синопе, он и привлек сына к изготовлению «легких» монет. Диоген принял участие в афере отца, был вместе с ним разоблачен, пойман и изгнан из родного города.

Первым фальшивомонетчиком в истории считается правитель-тиран острова Самос по имени Поликрат, захвативший власть в 538 г.. Он откупился от осаждавших остров спартанцев которые окружили Самос, покрытыми тонким слоем золота монетами из свинца, и тем самым снял блокаду города.

В XII-XIV веках фальшивомонетничеством занимались представители всех сословий, но чаще всего духовного. История сохранила имя аббата Мессендрона, который в годы правления английского короля Эдуарда III (1312-1377) чуть не в открытую изготовлял и распространял поддельные монеты. Его вздернули на дыбе, а затем повесили.

В XV веке во Франции семь лет в своем родовом замке в Тулузе делала поддельные монеты графиня Жанна де Болонь-э-Оверн. "Монетный двор" был оборудован в подвале замка, чеканили монеты два особо доверенных лица. В 1422 году их все-таки разоблачили и арестовали.

Подделывать бумажные деньги, вероятно, начали давно, вскоре после их возникновения. Привлекала кажущаяся простота процесса. В самом деле, бумажные деньги – это не монеты, для подделки которых требуются достаточно сложное оборудование, соответствующие сплавы и химикаты и определенная квалификация. А тут чего проще: скопируй рисунок на бумажном прямоугольнике − и ты богач…

Однако эта видимая простота привлекала не только рядовых мошенников, но и сильных мира сего. Они рисованием отдельных картинок вручную себя не утруждали, а ставили дело на широкую ногу…

Легкие деньги – худшее наказание

Но, соблюдая историческую последовательность, логично все же будет начать с подделки монет как более древнего платежного средства. В течение столетий монеты чеканили только из золота и серебра. За точность веса и пробу отвечало государство, выпускавшее деньги. Номинал монеты всегда был несколько выше, чем фактическая стоимость металла, из которого ее изготовили. Эта разница обеспечивала так называемый монетный доход казны. И некоторые правители стремились доход этот увеличить. Они попросту занимались фальсификацией – уменьшали вес монет, добавляли к металлу лигатуру (малоценные примеси).

Особенно прославился на этом поприще французский монарх Филипп IV, который и в историю вошел как «король-фальшивомонетчик». Придворный алхимик английского короля Генриха VI однажды открыл, что натертая ртутью медь становится серебристой. Со своим открытием он поспешил к королю, а тот, недолго думая, распорядился выпустить огромное количество таких лжесеребряных монет.

Монета Филиппа IV Красивого,1306 год

А германские князья XVII века совсем уж совесть потеряли. Они выпускали фальшивые монеты без всяких ограничений. А когда приходила пора собирать налоги, князья подделки принимать отказывались, требуя только монеты более ранних выпусков. Видимо, именно тогда и родилась невеселая поговорка: «Легкие деньги для страны худшее наказание, чем тяжелые войны».

Чеканка фальшивых денег использовалась и как орудие внешней политики. Чешский король Людовик II в 1517 году выпустил монеты, похожие на польские полугроши, но содержавшие совсем незначительное количество серебра. Эта «валюта» обрушила польский рынок. В начале XVII века Польша и Швеция воевали с Россией – и поддельные русские монеты чеканили и те, и другие.

В середине XVIII века, во время войны с Саксонией, король Пруссии Фридрих II выпустил в оборот на захваченной территории монеты с пониженным содержанием серебра, обозначив на них довоенные даты выпуска. Так августейший фальшивомонетчик обеспечивал содержание своей армии.

Не отставала в этом неблагородном промысле и сама Россия. 18 декабря 1812 года Аракчеев в письме министру финансов Гурьеву передал высочайшее повеление: по выступлении армии за границу назначать содержание «по полтора рубля серебром, считая червонец голландский в три рубля серебром». Почему жалование пересчитывали на голландские червонцы?

Ответ прост. Вот уже полтора века Россия эти самые голландские червонцы, коими осуществляла заграничные платежи, сама и чеканила. В официальных бумагах для них существовало уклончивое наименование «известная монета». Очевидно, весьма ходкими были в те времена голландские червонцы, потому что точно такие же монеты подделывала и Англия.

Дукаты 1818, 1829 и 1841 гг. чеканки Санкт-Петербургского монетного двора.

Все это, как говорится, еще цветочки. Ягодки начались с широким распространением бумажных денег, хотя как таковые они существовали и раньше.

Гравер его величества

В конце XVIII века во Франции грянула революция. И эмигранты, верные идее монархии, не от хорошей жизни подделывали ассигнации Конвента. Занимались они этим на специально оборудованных предприятиях в Швейцарии и Англии. Только после одного сражения на полуострове Киберон революционные войска захватили 10 миллионов фальшивых ливров!

Позже этот французский опыт сослужил немалую службу самому знаменитому французу в истории – Наполеону. С 1806 по 1809 год он приказывал подделывать австрийские и прусские деньги, добиваясь краха экономики противника, в 1810 году – английские, а там и до русских дело дошло. О том, как это было, рассказывает в своих воспоминаниях Жозеф Лаль, гравер главного военного управления Франции, к которому обратилось Особое управление тайного кабинета императора.

Лаль пишет, что в начале 1810 года к нему явился незнакомый заказчик и попросил точно скопировать текст, напечатанный в Лондоне. Работа была выполнена в срок и настолько хорошо, что это привело заказчика в восторг. Шифроваться дальше смысла не имело. Раскрыв свое инкогнито, заказчик пригласил Лаля в министерство полиции, где тому было предложено изготовить клише английского банка. Лаль не подкачал и вскоре получил аналогичный заказ на русские фальшивки.

Всего за месяц Лаль и его сотрудники сделали около 700 клише – производство подделок намечалось с размахом. Типографию оборудовали в Монпарнасе, а курировал ее брат секретаря Наполеона, Жан-Жак Фен. Была там, сообщает Лаль, и особая комната, где пол покрывал толстый слой пыли. В эту пыль бросали готовые банкноты, после чего их перемешивали кожаной метелкой. Это было нужно (цитируем Лаля) «для того, чтобы они становились мягкими, принимали пепельный оттенок и выглядели так, словно уже прошли через многие руки».

Каким было качество английских «денег» производства фирмы «Лаль и компания», нам неизвестно, а вот с русскими они приличного качества добиться так и не смогли. Распознать подделки оказалось просто. Французы печатали ассигнации на бумаге лучшего качества, нежели русские; на фальшивках изображения медальонов, которые на подлинниках почти не видны, выделялись довольно явно. Буквы на подделках гравировались более четко, чем на оригиналах, а в некоторых партиях допускались и прямые ошибки – например, буква «л» вместо «д» в слове «государственный».

Весы-детектор для определения фальшивых монет, США, 1882 год.

Впрочем, так или иначе, афера Наполеона набирала обороты по мере приближения французов к столице России – были открыты типографии в Дрездене, Варшаве, и наконец, в самой Москве, на Преображенском кладбище. Когда после войны наш Сенат производил замену денежных знаков, среди 830 миллионов, находившихся в обращении, наполеоновских фальшивок было выявлено более чем на 70 миллионов.

На войне джентльменов нет

Где война, там, как правило, и экономические диверсии с помощью фальшивых денег. Во время Гражданской войны в США южане подделывали деньги северян. Во время Русско-японской войны 1904-1905 годов Страна восходящего солнца печатала фальшивые рубли.

А накануне Первой мировой войны деньги грядущего противника изготавливались в Германии и Австро-Венгрии. Министр юстиции Щегловитов сообщал в письме директору Департамента полиции Джунковскому о том, что в России «получили распространение государственные кредитные билеты 500-рублевого достоинства, отпечатанные на специально приготовленной бумаге с водяным знаком, тем самым способом, который применялся исключительно Экспедицией заготовления государственных бумаг и считался до сих пор безусловно обеспечивающим государственные кредитные билеты от подделок».

В архиве Особого отдела Департамента полиции России был обнаружен протокол допроса австрийского военнопленного Иозефа Хетля. Пленный рассказал, что его школьный приятель Александр Эрдели работает в венском военно-географическом институте, где печатают поддельные русские ассигнации достоинством в 10, 25, 50 и 100 рублей. Его показания подтверждались многократными изъятиями таких бумаг в Поволжье, на Кавказе, в Иркутске, Курске и других городах.

Замысел министра терпит крах

Авантюры с фальшивыми деньгами продолжались и после войны. Не могли, да и не хотели преодолеть соблазн Германия, Австрия и Венгрия. На австрийской территории, например, печатали чешские банкноты. Хотя качество их было высоким, все же агента арестовали при попытке сбыта – об операции стало заранее известно чешской разведке.

А известный политический деятель Густав Штреземан, бывший с 1923 по 1929 год министром иностранных дел Германии, разработал план подделки франков, с дальнейшим прицелом на фунты стерлингов.

Практическое осуществление проекта поручили венгерскому князю Виндишгрецу. Сиятельный аферист изучал технику фальсификаций на фабрике германской разведки в Кёльне. Один из подручных Виндишгреца, полковник Генерального штаба Янкович, выехал в Париж, где на месте знакомился с особенностями упаковки денег Французским банком.

Ассигнации были готовы в 1925 году, они хранились в венгерских посольствах в ряде стран. Янкович отправился в Голландию и в Гааге предъявил в банке тысячефранковый билет. Ему не повезло: внимательный кассир тут же распознал подделку и позвонил в полицию.

Янковича арестовали. Венгерский посол известил о случившемся правительство, и по условному сигналу агенты уничтожили улики – облили бензином и сожгли весь запас фальшивок. Но Французский банк усмотрел серьезную опасность в деле Янковича. Он послал сыщиков в Будапешт, и тем удалось раскопать очень многое. Назревал крупный международный скандал. Чтобы отвести удар от правительства, Виндишгрец и Янкович взяли всю вину на себя и в 1926 году были приговорены к тюремному заключению.

Вор у вора дубинку украл

Мы намеренно не касались в этих заметках деятельности гитлеровских фальшивомонетчиков, печатавших фунты стерлингов и доллары в рамках операции «Бернхард». Об этой операции написаны книги, сняты документальные и художественные фильмы. Упомянем лишь об одном курьезе, связанном с ней.

На Третий рейх работал платный агент в английском посольстве в Турции под псевдонимом Цицерон. Он передавал информацию, имеющую оперативное значение, но воспользоваться ею немцы так и не смогли из-за быстро меняющейся военной ситуации.

После войны Цицерон выяснил, что фунты, которыми с ним расплачивалась немецкая разведка, были поддельными. Так и получилось, что за бесполезные для них сведения немцы заплатили фальшивыми деньгами.

Андрей БЫСТРОВ